Редактор, автор, политический активист, а ныне политэмигрант Всеволод Чернозуб, с недавних пор выступающий и в качестве политолога, даже в Литве легко вычисляет переодетых литовских оперативников в людных местах: «Что-то есть бессознательно считываемое в их поведении». В Москве Всеволода, по его словам, задерживали более 50-ти раз.
Политизировались
Всеволод Чернозуб был в руководящих органах объединенного демократического движения «Солидарность», основанного в России в 2008 году. У истоков этого движения стояли Борис Немцов, Гарри Каспаров, Илья Яшин и Владимир Буковский. Детство Всеволод провел в Украине, в Днепропетровске, затем жил в Москве, где учился в РГГУ. «Это было самое начало нулевых годов. Вуз тогда под опеку взял Михаил Ходорковский, не персонально он, а «Юкос». Леонид Невзлин (один из руководителей «Юкоса» — ред.) стал ректором. Ходорковский был главой попечительского совета». Летом 2003 года Невзлин эмигрировал в Израиль. Российский суд заочно приговорил его к пожизненному заключению по обвинению в организации убийств. Осенью того же года Ходорковского арестовали. По словам Чернозуба, в РГГУ тогда училась либеральная интеллигенция, московская и всероссийская. «Потому Ходорковский туда и пришел. У него были далеко идущие планы, он хотел менять страну. Ему нужна была личная, лояльная и большая гуманитарная элита. Люди, которые со мной учились,— довольно известные. Это и семья Кронгаузов. Старший Кронгауз — выдающийся лингвист. Его дочь — создательница ряда медиа проектов, сейчас она живет в Риге, занимается «Медузой». И Тихон Дзядко, который был ведущим «Дождя», RTVi. И Леша Дурново, он на «Эхе Москвы» работает, главный редактор журнала «Дилетант». Наш университет был местом, куда все собирались. Когда Ходорковского посадили, очень многие люди в РГГУ политизировались». Спустя примерно 10 лет сам Всеволод окажется в Литве, где получит политическое убежище.
Математика
Одни их поддерживали, другие были против, но это неважно, потому что было много убитых. Это был момент гражданской войны, — говорит Чернозуб. — Сотни людей были расстреляны, каша была такая, что люди 15 лет боялись выходить на улицу»
«Люди в Москве очень долго не выходили на улицы после истории 1993 года, когда коммунистов — защитников Верховного Совета — очень жестко разогнали, а Ельцин стрелял из танков. Коммунистов многие не любили. Одни их поддерживали, другие были против, но это неважно, потому что было много убитых. Это был момент гражданской войны, — говорит Чернозуб. — Сотни людей были расстреляны, каша была такая, что люди 15 лет боялись выходить на улицу». Всеволод отмечает, что за 10-15 лет эта травма прошла, выросло новое поколение людей, которое стало свидетелем «цветных революций» в Грузии, Украине, Сербии, Киргизии.
«Люди возмутились по поводу фальсификации выборов и вышли на улицы (Президентские выборы 2012 года — ред.). Правоохранители «навинтили» несколько сотен человек, около ста из них приговорили к административному аресту на 10-15 суток. Потом пошла волна так называемых Болотных митингов. Они уже 70 000 человек собрали. Затем на площадь Сахарова пришли больше 100 000. Людям казалось, что можно что-то изменить, — вспоминает Чернозуб. — Когда в марте 2012 года Путин выиграл свои выборы, протестовать пришли всего 20 000. Еще год назад эту цифру посчитали бы космическим прорывом, а тут все подумали: мы проиграли. Выступили наши лидеры, сказали, что будем бороться. Однако, все понимали, что дальше будет хуже». Как рассказывает Всеволод, перед инаугурацией президента они с соратниками все-таки решили сделать еще один митинг: «Хотели показать, что многие недовольны переизбранием Путина. Думали, что придет очень скромное количество людей — 10-20 тысяч, а пришли более 100 000 человек. Май, тепло, все пошли. Тогда и случилась Болотная площадь. Полиция спровоцировала давку и драку, случилось настоящее побоище. После этого открыли так называемое Болотное дело о массовых беспорядках и попытках переворота». По нему арестовывали много людей, а я попал на очень большое количество фото и видео отчетов…».
Химкинский лес не Болотная площадь
«Я обладал некоторой субкультурой известностью и какое-то время вместе с коллегами считал, что таких людей не трогают. Сначала брали случайных студентов, пенсионеров, но в то же время и не совсем случайных: один символизирует молодежь, другой — правую молодежь, третий — левую. Такова тактика террора. А потом стали брать людей моего круга»
«Я обладал некоторой субкультурой известностью и какое-то время вместе с коллегами считал, что таких людей не трогают. Сначала брали случайных студентов, пенсионеров, но в то же время и не совсем случайных: один символизирует молодежь, другой — правую молодежь, третий — левую. Такова тактика террора. А потом стали брать людей моего круга». В начале 2013 года Всеволод решил уехать в Киеве, чтобы там переждать, пока все не успокоится: «За несколько лет до этого было Химкинское дело. Это была долгая история вокруг вырубки Химкинского леса, в которой участвовали разные люди. Однажды на Химкинский лагерь напали нанятые администрацией-застройщиком «чоповцы» (ЧОП — частное охранное предприятие, ред.) и неонацисты. Избили весь лагерь. Тогда несколько сотен молодых людей из московского антифашистского движения приехали в Химки, прошлись маршем, закидали администрацию шашками, все вокруг изрисовали граффити. Они показали, что на силовые акции будет ответ». Российские власти, по словам собеседника, тогда испугались и завели объемное Химкинское дело, по которому арестовали нескольких участников. «Несколько десятков человек уехали от арестов за границу, но через полгода-год вернулись. Дело закрыли, только двоим дав формальные сроки. Мы думали, что и Болотное дело закроется таким же образом», — объясняет Чернозуб. Летом 2013 года российские правоохранительные органы объявили, что срок давности по «Болотному делу» продлен до 10 лет. «А в Киеве незадолго до этого выкрали Леонида Развозжаева, который пытался подать на статус беженца. Филиппа Гальцова, который сейчас в Швеции живет, тоже хотели выкрасть, — рассказывает собеседник, — этого 20-летнего парня сделали главным виновником в прорыве колонны на Болотной площади, будто он руководил радикальной молодежью, которая дралась с полицией. Он иногда неделями из дому не выходил. ООН наняла ему охрану и поселила к себе в офис». Чернозуб говорит, что в Киеве за ними следили и украинские, и российские службы: «Было дискомфортно. Мы думали, что нас могут выслать из страны, или еще что-то сделать». По этой причине Чернозуб вскоре покинул Киев.
«Опыт нормальности»
В конце 2013-ого года Всеволод приехал в Литву, а еще через полгода получил статус политического беженца. «В Литве инфраструктура была готова к приему беженцев, — утверждает собеседник. — Местные правозащитники понимали, как нам помочь, потому что в 2010-11 годах уже помогали белорусам, которых начали разгонять на акциях. Очень многие из них получили статус беженцев, учились находить работу и выживать». В России уже действовал закон об иностранных агентах и некоторые организации, по словам Чернозуба, начали перебираться на Ближний и Дальний Запад. Всеволод обращает внимание на то, что Литва на протяжении веков предоставляла безопасный кров для беженцев из московских земель: «Я учился в университете, который создал историк, и, конечно, читал переписку Курбского с Грозным (русский полководец Андрей Курбский бежал от опалы Ивана Грозного в Великое княжество Литовское — ред.). И староверы здесь с давних пор живут (до 1905 года приверженцы старообрядчества в Российской империи официально именовались «раскольниками» и преследовались церковными и светскими властями — ред.). Я их раньше меньше знал, а теперь часто встречаю». Наличие русскоязычной среды тоже помогло Всеволоду сделать выбор в пользу Литвы, потому что его жена тогда была беременна и нуждалась в русскоязычном враче.
Русские люди, по словам Всеволода, не склонны к образованию тесных диаспор: «Русские не особо общаются между собой. Внутри политических мы общаемся, а так — редко. Мы работаем над созданием некоторой политической среды. Проводим мероприятия, приглашаем различных российских экспертов, социологов, политологов. Кто-то специально приезжает, некоторые проездом и соглашаются выступить. Иногда это публичное мероприятие, а иногда частное, на которое человек 20 в кафе собирается. А так, русские не такие как поляки, евреи или украинцы, те лучше организуют свою диаспору».
В Литве Всеволод обращает внимание на так называемый им «опыт нормальности»: «В России и Украине есть ощущение ненормальности, все вверх ногами перевернуто. Людям, которые живут и выросли в Литве, тяжело понять, что полицейский — это не тот, кто выполняет свою работу, а тот, кто просто ходит с корочкой и пистолетом, делает какой-то свой мелкий гешефт (гешефт (нем.) — коммерческое дело, основанное на спекуляции или обмане — ред.), контролирует какую-нибудь палатку с овощами, кого-то «крышует», у кого-то отжимает». Чернозуб говорит, что в социальных службах в России часто работают люди, ненавидящие свою работу. «Они пользуются госслужбой для личного обогащения — это мелкие поборы, взятки и прочее. Социальные работники и полицейские, которые должны помогать другим, ненавидят свою работу». Всеволод рассказывает, что не жил в центре содержания беженцев в Пабраде, они в Вильнюсе снимали квартиру, но слышал о нем некоторые отзывы. «В Пабраде очень плохо относятся к лагерю — утверждает он. — Но за пределами Пабраде, в Рукле и вильнюсском «Каритасе» совершенно другие люди работают, очень душевные и переживающие. Это было удивительно для меня, потому что беженцев, откровенно говоря, ни в одной стране не любят, даже в Европе. А они все равно работают хорошо, помогают искренне».
«В Литве инфраструктура была готова к приему беженцев, — утверждает собеседник. — Местные правозащитники понимали, как нам помочь, потому что в 2010-11 годах уже помогали белорусам, которых начали разгонять на акциях. Очень многие из них получили статус беженцев, учились находить работу и выживать»
Удобство жизни, по словам Всеволода, это не только короткое расстояние до садика, куда ходит его ребенок, а люди, с которыми он сталкивается в подъезде или общается каждый день: «Просто другое качество жизни и среды». Тем не менее, Чернозуб подчеркивает, что в Литве он иностранец и ему трудно самореализоваться в чужой языковой среде: «И останусь иностранцем! Мой ребенок может быть местным. В этой среде мне по-человечески комфортно, но я не могу здесь реализовываться как журналист и публицист, потому что все говорят на другом языке. Я никогда не овладею литовским так, чтобы на нем писать».
По мнению Всеволода, если твое призвание — политика, журналистика и общественная деятельность, то именно Москва для русскоязычного человека является центром, куда надо стремиться для реализации профессиональных амбиций. «В силу определенных событий сейчас Киев становится автономным игроком, но даже для многих гуманитарно мыслящих киевлян Москва много-много лет была имперским центром. Чтобы стать самым известным русскоязычным ученым, ты должен жить в Москве, чтобы стать самым известным русскоязычным писателем, путь тоже — через Москву. Это огромное и бесконечное культурное производство». Чернозуб говорит, что он знаком с большинством современных российских художников, активистами Pussy Riot, организаторами различных фестивалей и акций, режиссерами, поэтами. «Меня задержали с режиссером, моим ровесником, ему около 30 с лишним лет. Он снял фильм «Леха Штырь» («Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» — ред.), который сейчас собирает очень много премий. В одном участке со мной был и Федя Амиров — один из самых талантливых пианистов России и мира».
ОМОН без разговоров
Всеволод свой политический активизм начинает отсчитывать с 2005 года. «Меня задерживали больше 50-ти раз. Первый раз задержали 11 лет назад, в сентябре. Все тогда шутили, что это крещение. А массовые задержания начались где-то с 2006 года. В начале нулевых можно было митинговать, где угодно. Даже лимоновцы могли стоять под Кремлем и кричать «Революция!», «Свободу собраний!». А где-то с 2004-5 года постепенно стали запрещать почти все уличные акции». Запретили и акцию в память о Беслане, которую активисты хотели провести спустя несколько лет после штурма школы. «Правозащитники были в шоке от того, что ее запретили. Решили выйти из принципа, потому что акции нельзя запрещать. Это грубое нарушение конституционных прав и Европейской конвенции. Лев Пономарев и Юрий Самодуров, который был тогда директором Сахаровского центра (Сахаровский центр был признан иностранным агентом, по этой причине в декабре 2017 года еще один такой центр открылся в Каунасе — ред.), были организаторами этой акции. Мы стояли около Соловецкого камня, на Лубянке, с черными плакатами «Помним. Скорбим». Чернозуб вспоминает, как к ним подбегает толпа полицейских с криком:
— Прекратите митинг, а то мы сейчас вас всех заберем.
— На каком основании?
— Ваша акция запрещена.
— Акции нельзя запрещать.
— Нам все равно, у нас есть приказ.
— Документы предъявите.
— В отделении предъявим тебе документы.
Меня задерживали больше 50-ти раз. Первый раз задержали 11 лет назад, в сентябре. Все тогда шутили, что это крещение.
«В тот раз задерживала полиция. Обычная полиция задерживает иначе, чем ОМОН: она дольше тебя крутит, «винтит», запястья выламывает. Ты говоришь: я не пойду. Садишься. Тебя поднимают, пнуть могут, и в буквальном смысле забрасывают в автобус. А ОМОН без разговоров: подходят к тебе 3 двухметровых человека, берут тебя под мышки, и ты ничего не успеваешь сделать. Молча, как дрова». Всеволод отмечает, что девушку со знаменитой фотографии во время задержаний на акции «Он вам не Димон» (26 марта 2017 года — ред.), несла именно полиция. «У них всегда получаются такие дурацкие картинки. А ОМОН прибегает, хватает тебя как мешок и бежит дальше. Если сопротивляешься, то тебя душат, и ты сразу руки опускаешь». Всеволод признается, что во время задержаний всегда испытывает стресс, к которому невозможно привыкнуть, сколько бы ни задерживали. «Иногда выходишь и тебя сразу задерживают. В другой раз выхожу, подхожу поздороваться к кому-нибудь из коллег, и, не понимая как, оказываюсь в полицейском автобусе. Или меня около дома встречает человек, который ведет меня до метро, а в метро меня встречает другой».
Всеволод говорит, что и в Вильнюсе без труда вычислит местного оперативника: «Пойдем на вокзал, я вам найду «милиционера», который ходит в штатском. Ваших, ваших (литовских — ред.), их сразу видно, они себя ведут характерно. Я вижу их в Макдональдсе, когда сижу и пью чай». По мнению Чернозуба, литовские полицейские от российских отличаются тем, что последние не ловят нарушителей. «Неправильно припарковался или соседку побил в пьяном угаре — нет, этим они не занимаются. Они приходят с утра, открывают компьютер, свои файлы, сидят и разрабатывают, кого арестовать, кому что-то подбросить, кому по голове дать, кого запугать».
Полицейские селебрити
По словам Чернозуба, в действиях российских полицейских и Омона, как правило, нет ничего случайного и непродуманного. «Жестокость зависит от приказа. Когда нет приказа, они ничего не будут делать. Иногда, как говорится, могут «перегреть», проявить излишнюю бдительность, кого-то схватить. Можете маршировать, улицу перекрыть, пройти, разойтись, а они скажут: не было приказа, не успели ничего сделать. Если есть приказ действовать мягко, то они будут стоять и улыбаться, здороваться с вами за руку».
Приезжают люди из пресс-службы полиции, отвечающие за картинку. У них очень хорошие зубы, свежий загар. Они очень милые, располагающие к себе люди, как селебрити. Какой-нибудь московский полковник из пресс-службы выглядит как телезвезда.
Пресс-служба полиции тоже знает свое дело и располагает огромными ресурсами, человеческими и материальными: «Приезжают люди из пресс-службы полиции, отвечающие за картинку. У них очень хорошие зубы, свежий загар. Они очень милые, располагающие к себе люди, как селебрити. Какой-нибудь московский полковник из пресс-службы выглядит как телезвезда. Обнимает тебя и целует. Ты пытаешься от этого увернуться, он отходит, и тогда набегает толпа, которая тебя «замешивает» и выносит. Если им скажут, то они тебя и расстреляют спокойно, мне так кажется», — полагает Всеволод.
Они тщательно, по словам Чернозуба продумывают, как поговорить на публике и какие пресс-релизы рассылать журналистам: «Расставляют акценты так, что все потом говорят: видите, все СМИ сообщили, что акция была несанкционированной. Это как бы выстраивание альтернативного мира, в котором они правы».
