Окончательное и бесповоротное решение приехать в Литву Юлия Башинова c мужем Вениамином Дмитрошкиным приняли после ее похода в московский магазин «Авоська», где люди в очереди радовались и поздравляли друг друга с тем, что «крымнаш». Это была весна 2014 года. На улице в честь присоединения Крыма развевались флаги. «В деревнях, — говорит Юлия, — еще в 2013 году люди могли себе позволить машину купить, а в 2014-15 — уже нет, и радуются, что Крым — наш». По словам собеседников, их тогда охватило чувство, что ничего уже не изменить. А изменить они пытались многое. Не только правозащитной и журналистской деятельностью, участием в акциях, призывами и лозунгами, а кое-что просто записали на личный счет. Осознав порочную и калечащую систему детских домов, они усыновили двух детей. Вернее, сначала одного, Сашу, но у него неожиданно нашелся брат Платон. «Из детей там делают «овощей», детский дом — это путь в инвалиды. Они с трудом потом думают и говорят. А выделяемые на них деньги и квартиры воруются», — поясняет Вениамин. В 2012 году на протесты против закона Димы Яковлева, запрещающего иностранцам усыновлять российских детей, они уже ходили вместе с Сашей и Платоном. А потом у них родилась дочь Нима. В Вильнюс они приехали впятером. «Мы ехали на свободу, — скажет Юлия. Вениамин предположил, что «если Путина будут судить в Гааге, из Литвы туда дешевле слетать». Вслед за ними в Литву с теми же настроениями перебрались мама Юлии и сестра с семьей.
Нерусская наружность
Юлия наполовину бурятка, родилась в Улан-Удэ, а выросла в Иркутске. В 16 лет с родителями приехала в столицу своей многонациональной страны — Москву. Буряты Юлию считают полукровкой, а в Москве ее сразу записали в «нерусские». По этой причине полицейские часто останавливали ее в метро и требовали документы, но вскоре переключились на приезжих таджиков и узбеков. Вениамин приехал в Москву из Мурманска поступать в вуз. В столице 1999 года ему пришлось поучиться, как правильно говорить и одеваться, чтобы москвичи не причисляли к «лимите» и «понаехавшим тут».
«Однажды я просидела в полицейском участке 3 часа и опоздала на свадьбу к папе. Он очень обиделся, ничего не хотел понимать, — рассказывает Юлия об одном из своих задержаний из-за нерусской наружности. — А потом я познакомилась с правозащитником, который работал с Германом Галдецким. У Германа мама литовка. Он живет в Москве, но часто приезжает в Литву. Когда ему было 19 лет, его знакомую попытались изнасиловать полицейские, а он ее отбил от них. Герман стал наблюдать и увидел, что такие истории происходят часто: полицейские девушку куда-то уводят и непонятно, что там с ней происходит. Со мной было то же самое, меня, правда, не пытались изнасиловать, но вымогали деньги, или для отчетности останавливали. Герман накопал так много, что в итоге в него из травматического пистолета выстрелили и снесли полголовы. Он выжил, но до сих пор восстанавливается».
История Галдецкого сильно впечатлила Юлию и она решила, что нужно противостоять этому: «Мне объяснили, что полицейские не имеют право требовать документы на улице. Тебя могут остановить, если ты в крови, чтобы спросить, что случилось. Если на тебя есть ориентировка, но полицейский должен назвать ее номер. А также, если полицейский располагает доказательством, что ты более 90 дней пребываешь на территории Москвы без регистрации. Но этой информацией располагать невозможно. Нужно опрашивать соседей, запрашивать данные из миграционной службы». Во время таких противоправных задержаний полицейские, по словам Юлии, стали прикрываться выдуманными операциями «Перехват» и «Нелегальный мигрант». «Или, например, ссылаются на паспортный режим в Москве. А его нет с 1991 года! Но и я сама этого раньше не знала». В связи с этим Юлия с коллегами из МПД (Международное правозащитное движение — ред.) создали целое направление по работе с полицией и просвещению граждан. Составили памятку о том, что делать при задержании. В 2007 году они даже провели фейковую рекламную кампанию в метро: «Дело в том, что в вагонах метро были огромные стикеры: «Метрополитен приглашает на работу полицейских». Я сама на фотошопе сделала такой же по дизайну стикер, но с другим текстом, про права задержанного. Рано утром мы их наклеили прямо сверху на те. Они несколько лет ездили в метро».
Герман накопал так много, что в итоге в него из травматического пистолета выстрелили и снесли полголовы. Он выжил, но до сих пор восстанавливается
С коллегами они изготовили и носили значки «Да, я понаехал!». «Это был серьезный вызов, могли и побить, и лишний раз остановить полицейские. Но мы понимали, что надо выходить из этого загнанного состояния, — продолжает Юлия. — Законы тогда еще милиции мы знали лучше самих милиционеров. Они нам говорили: ваши документы? А мы в ответ: а ваши? Потом мы стали вмешиваться в ситуации, когда останавливали мигрантов, узбеков и таджиков. Теперь полицейские обязаны носить жетоны с уникальным 5-значным номером. Это изменение можно считать финалом всей этой кампании. Но многое уже растеряно. Когда я была в Москве, то видела, что снова останавливают мигрантов. Потому что мы все разъехались по разным городам и странам».
Вениамин подчеркивает, что всего 10 человек на всю Москву смогли тогда изменить этот порядок и пресечь противоправные действия полиции, методично выполняя эту работу каждый день в течение 3-х лет: «Куда бы ты ни шел, ты вмешиваешься в любую ситуацию».
Литовский по-тибетски
Сына Сашу, а его, по их словам, настоятельно попросили забрать из частного детского садика из-за гиперактивного поведения, семья решила открыть собственный детский сад.
Юлия с Вениамином и тибетский язык начали учить, чтобы помочь ему не исчезнуть. А потом они провели прямую аналогию с Литвой, где в царские времена запрещали литовский язык и по-разному стирали литовскую идентичность. В Литве Башиновы не просили политического убежища, а занялись бизнесом. Свою компанию они назвали «Снежным львом» и в офисе повесили тибетский флаг — с двумя снежными львами, солнцем и 3 желтыми полосками по периметру квадрата, отсутствие четвертой символизирует открытый миру Тибет. Столкнувшись с проблемой, что некуда пристроить, как оказалось неудобного сына Сашу, а его, по их словам, настоятельно попросили забрать из частного детского садика из-за гиперактивного поведения, семья решила открыть собственный детский сад. Чтобы получить лицензию, они выполнили целый ряд требований и отмечают, что ни на одном этапе им не пришлось платить взяток, в России им такое не представляется возможным.
Сейчас Башинова и Дмитрошкин генерируют новые идеи для бизнеса, а в Департаменте миграции Литвы им все же приходится доказывать, что они настоящие, а не фиктивные люди.
Как раз перед их приездом в Литве приняли закон о «трех литовцах». Необходимость трудоустроить в своей фирме трех граждан Литвы ударила по их бизнес-плану, но они и это условие выполнили честно. Собеседники говорят, что ни под каким предлогом они не намерены экспортировать коррупцию в Литву. Когда в Вильнюсе вопрос нехватки детских садов решили на муниципальном уровне, держать частный сад стало нерентабельно. Сейчас Башинова и Дмитрошкин генерируют новые идеи для бизнеса, а в Департаменте миграции Литвы им все же приходится доказывать, что они настоящие, а не фиктивные люди. В том же положении, по словам Юлии, находится и ее сестра с мужем, которые в Вильнюсе открыли ресторан бурятской кухни «Буряты в Вильнюсе», где варят на пару бурятские буузы и делают торты из маковой муки. «Бурятов в России практически стерли. Стерли все кроме кухни. Такой русский национализм литовцев должен пугать», — говорят собеседники.
«Большая игра»
На высшем уровне надо было совершить убийство антифашиста, правозащитника, адвоката, занимающегося антифашистскими делами, или судью, который, например, вынес приговор по делу националистов.
«Наши литовские друзья не понимают, что это за проблема русского национализма в России», — так Юлия перешла к рассказу о «Большой игре» националистов из «Северного братства», которая потрясла их лично и держала обоих в напряжении. «В ней было 7 или 9 уровней. На первом уровне нужно было, например, расклеивать листовки «Северного братства» в своем районе. На втором надо было ставить пакеты с соком на машину или под машину и фотографировать. Это идея минирования. После 5-6 уровня заканчивалась открытая, официальная часть игры», — начинает Вениамин. Юлия продолжает уже про высший уровень: «На высшем уровне надо было совершить убийство антифашиста, правозащитника, адвоката, занимающегося антифашистскими делами, или судью, который, например, вынес приговор по делу националистов. В 2009 году антифашистов уже «винтили» просто за принадлежность к субкультуре. Задерживали на акциях и фабриковали дела за насилие против представителя власти. И в Москве был адвокат, который занимался всеми делами антифашистов, Стас Маркелов. Он сам был левым активистом. Потом сбрил волосы, надел костюм и стал адвокатом. Но убеждения его никуда не делись. Он защищал антифашистов в судах и мог среди ночи приехать в полицию всех вытаскивать. Однажды он сказал, что устал встречать имена своих друзей в полицейских хрониках. Так скоро придут за каждым из нас, поэтому мы должны объединиться и дать отпор. А 19 января 2009 года его убили». Демонстративное убийство состоялось в центре Москвы. В тот день убили и журналистку «Новой газеты» Анастасию Бабурову, которая была вместе с Маркеловым. Бабурова делала журналистские расследования про активность неонацистов. «Мы потом анализировали и поняли, что он был одной из целей этой игры. Его убили не в рамках большой игры, но он долгое время был ее целью. Ему было 34, мы уже сейчас старше», — рассказывают Юлия и Вениамин. — Посадили тех, кого нужно, но посадили не всех. Все, что «Новая газета» расследовала, и то, что мы сами анализировали, вело в администрацию президента, в частности, к Никите Иванову, к правой руке Суркова. Кремлю было просто удобно иметь карманных националистов».
Все улыбаются
С момента приезда в Литву они, по их словам, не столкнулись ни с одним случаем национализма. А Юлия первые полтора месяца была, по ее словам, в ужасе от того, что ей все улыбаются. Вениамин говорит, что в Литве нельзя даже с алкоголиком и бездомным на улице повздорить, и что люди в целом здесь неконфликтные, даже чересчур. Дети, по его мнению, слишком спокойные, даже подавленные. Вениамин сетует, что в Литве беженцы из Сирии не очень приживаются, они бы внесли более живую струю в воспитание детей.
А Юлия первые полтора месяца была, по ее словам, в ужасе от того, что ей все улыбаются. Вениамин говорит, что в Литве нельзя даже с алкоголиком и бездомным на улице повздорить, и что люди в целом здесь неконфликтные, даже чересчур.
Литовские компании, которые должны бы стремиться заработать на клиенте, наоборот, по словам Вениамина, предлагают сэкономить. Кафе или магазины здесь открывают на всю жизнь, потому не стремятся вернуть свои инвестиции в кратчайшие сроки, а России из-за постоянно меняющихся условий стараются «отбить» все сразу. Про богатство среднестатистического россиянина Вениамин шутит, что «может, и «дворцы» у них, но на сваях». И мусорные свалки в России кругом, на остановках, вдоль заборов, автомобильных и железных дорог, потому что россиянину нельзя объяснить, что за вывоз мусора надо платить.
Власти в Литве, по мнению Вениамина, доступные, а в России можно только письмо отправить.
Св. Валентин любит всех
Юлия и Вениамин познакомились в 2007 году, в День св. Валентина, у Службы наркоконтроля на пикете за легализацию заместительной терапии для наркозависимых людей. «Эта федеральная служба занималась не контролем оборота наркотиков, а самим оборотом. Был такой момент, когда они вообще все начали запрещать. И самая большая проблема заключалась в том, что они начали бороться с медициной. Были дела ветеринаров, которые применяли обезболивающие, считающиеся наркотическими веществами. Было дело химиков, которые продавали диэтиловый эфир. Чуть позже было дело кондитеров, за кондитерский мак. До сих пор люди сидят за это», — рассказывает Вениамин.
По словам Башиновой, лечение наркозависимых людей в России было табуировано: либо в психиатрическую лечебницу, либо в могилу. «В России заместительной терапии вообще не было, а она даже в Беларуси была. И мы хотели, чтоб она появилась. Поскольку это был день влюбленных, мы сделали баннер со словами «Они тоже любили». Наркоманы тоже люди, они тоже любят, это тоже их день, и есть смысл бороться за их жизнь», — поясняет Юлия.
На пикет собрались 15-20 человек. Их пришла громить «Молодая гвардия». «Они думали, что мы будем выступать за реализацию конопли или нечто подобное. Мы и сами наркоманы в их представлении. В тот раз они ничего не поняли: какие-то влюбленные и заместительная терапия…. У них «порвался» шаблон, они простояли со своим триколором и ушли, ничего не предприняв», — вспоминает Вениамин.
«А потом нас заблокировали»
Юлия сначала стала журналистом. Она училась на факультете журналистики в МГУ. Родители были правозащитниками, выпускали свой журнал, и она писала для него. Пробовала себя и в других изданиях, специализируясь на правозащитных темах. «Потом познакомилась с ребятами из Правозащитного движения и поняла, что я всю жизнь их искала, — признается она. — Мне всегда нравились фильмы и передачи, когда люди выходят на митинги и что-то меняют. Я не видела этого в России, не понимала, как это можно делать. Когда я встретила этих ребят, поняла, что у них можно поучиться. Они проводили хорошие семинары по организации действий в защиту общественного интереса, по правам человека. Я радостно вступила в московское отделение».
Те времена Юлия называет «вегетарианскими»: «Не опасные, не кровожадные. Было весело. В основном это была образовательно-просветительская деятельность. Ситуация начала меняться с начала 2000-ных. Я присоединилась в 2006 году, когда в Москве начали проходить русские марши. Мне стало не по себе от того, что в настолько мультикультурном и многонациональном городе такое возможно. Оказалось, что можно провести русский марш и сказать, что все, включая меня, не должны тут жить. Мы — понаехавшие азиаты. Тогда еще не было большой миграционной проблемы, но внутренний расизм по отношению к людям из других регионов России уже был, внешне не похожих на москвичей, скажем так, на русских. Тогда создавался Левый антифашистский фронт, и я пошла туда как журналист. Я не была левой. Я еще не понимала, кто это такие. Оказалось, что левых очень большой спектр. Я пришла на их собрание, услышала, чего они хотят, и тут же присоединилась.
Тогда еще не было большой миграционной проблемы, но внутренний расизм по отношению к людям из других регионов России уже был, внешне не похожих на москвичей, скажем так, на русских.
«Они готовились сорвать второй русский марш», — перебивает ее рассказ Вениамин.
«На этом собрании я перестала быть журналистом. Я не перестала быть журналистом в принципе, — поясняет Юлия. — Было такое направление — гражданская журналистика, когда человек участвует и изнутри об этом пишет. Понятно, что это может быть не объективно». Журфак Юлия бросила на 5–ом курсе из-за сложных семейных обстоятельств: тяжело заболел и умер папа. «Потом меня поглотила вся эта жизнь, я еще несколько раз пробовала закончить, но потом поняла, что на курсах повышения квалификации за неделю получаешь то, что на факультете журналистики за 5-6 лет», — подытоживает она.
По городу продолжали ходить нацисты. Потом начали убивать антифашистов. Уже целый список убитых был.
В правозащитной деятельности Юлия со временем разочаруется: «Я как-то выгорела и ушла из всех организаций, а я работала сразу в трех. Я ушла в «Moscow times», но в коммерческий отдел, в отдел подписки. Звонки и бумаги. Бумаги и звонки. Мне показалось, что нет результата от правозащитной деятельности, это демотивировало. По городу продолжали ходить нацисты. Потом начали убивать антифашистов. Уже целый список убитых был. Через полтора года я уволилась. Надо было идти дальше и я ушла на «Грани». Меня туда позвали. Это то, что я читала каждое утро. И вдруг меня туда зовут. Это была мечта. А потом нас заблокировали». С 13 марта 2014 года Грани.ру сайт внесли в реестр запрещенных ресурсов за «призывы к противоправной деятельности и участию в массовых мероприятиях, проводимых с нарушением установленного порядка».
Вениамин, химик-технолог по образованию, обратил внимание на уличную гражданскую активность, когда в 2006 году убили журналиста Анну Политковскую: «Я обнаружил, что можно и нужно идти на улицу и против чего-то действительно выступать». Вениамин сначала вольется в движении «Свободные радикалы» и только потом встретится с Юлией. А Юлия несколько раз за время нашей беседы удивится, почему они не познакомились раньше. «У нас было несколько приоритетных тем — легализация конопли, против ненужных запретов, свобода собраний, добровольная армия», — перечисляет Вениамин.
И однажды он подарил мне кусочек фторопаласта, — рассказывает она, смеясь. — Самый романтичный подарок, который у меня когда-либо был в жизни
«Но на шествие памяти Политковской я тогда не попал, облучал фторопласт в Обнинске», — вдруг обронил Вениамин.
Юлия, по ее словам, уже не помнит, что такое фторопласт, но помнит, как много Вениамин о нем говорил, когда они познакомились. «И однажды он подарил мне кусочек фторопаласта, — рассказывает она, смеясь. — Самый романтичный подарок, который у меня когда-либо был в жизни». «Белый как молоко, — детализирует Вениамин. — Необлученный. Облученный, он немного желтоватый и прозрачный».
